В этом мире, говорят,
ничего не ново.
Не осталось, говорят,
ничего святого.
На своих двоих держись,
если не изношены.
Отвяжись, плохая жизнь,
привяжись, хорошая!
Посвящается Николаю Фролову
Этой грешной земли ни в одной географии нет,
а твоя, видит Бог, никому не нужна и задаром.
После дальних дорог расстоянием в тысячу лет
ты сойдёшь на перрон и пойдёшь по промасленным шпалам.
Снова встаёшь, снова смотришь в окно,
а за окном третий месяц не тает.
Слышишь, да это же просто смешно!
Кто в эту пору куда прилетает?
На этот счёт есть разные теории,
и все сошлись на том, — ну и дела! —
что в жизни этой не было истории.
Но всё же где-нибудь она была.
…А в полночь время отпускное истекло.
На север тянется разметка осевая.
Я от дорожной беспроглядности зеваю
и тычусь лбом в одноимённое стекло.
Мы жизнью выучены, что ни говори —
всегда в своём ряду и только общим курсом.
И этот факт весьма приветствует ГАИ
от двух республик между Харьковом и Курском.
И вот хоть ехать проще бы
мне от вокзальной площади,
где сходятся троллейбусные ветки,
но я в час исторический
шагал в политехнический
пешком и с рюкзаком до Клары Цеткин.
Стынет от семи ветров улица ночная.
Позднему прохожему нет нужды смотреть,
как февраль бездомные фонари качает,
как твои ладони я не могу согреть.
Посвящается Александру Городницкому
Меняя тягу, тягостно дыша,
покинув часовой уральский пояс,
всё ту же пьесу ксилофонных шпал
отстукивал нескорый скорый поезд.
Атлантика волною истомлённой
снимает жар дневного Малекона.
Прорежет ночь маяк и полусонный
рыбацкий выхватит из тьмы баркас.
Бредёт старик, стоят влюблённых пары,
дорожных служб двухцветные сигары
мигают. На восточной части шара
другого утра девятый час.