«Инструмент твой невелик –
сыт с него не будешь.
Для чего же ты, старик,
только пальцы трудишь?
Ради каши просяной
так себя неволишь,
что смычок волосяной
с ночи канифолишь».

Он признает с улыбкой покорной,
тронув на шляпе розовый бант,
то, что, конечно, он не придворный,
только дворовый – но музыкант!

Грустно полжизни спорить с евреем –
хилым потомком древних мужей.
Я отправляюсь за брадобреем –
старый точильщик старых ножей.

«Я скажу: судьба со мной
сколько ни ловчила,
деревяшка со струной –
это не точило!
Если я до этих лет
двум кухаркам нужен –
не всё время мой обед
начинался в ужин».

А за дощатой перегородкой,
собственной песни вольный творец,
скрипку подымет и подбородком
вновь припадёт к ней нищий певец.

Звук всё светлее выводит, все чище,
в такт башмаком легонько стуча.
Что же ты плачешь, старый точильщик,
так непохожий на скрипача?